Внезапная идея нагрянула неожиданно, как это бывает с внезапными идеями
Ищу, кого взять на борт завтра, пятого числа в Кировск.
Жилья нет, если что, буду ориентироваться по обстоятельствам

Время выезда обсуждаемо, машина без бокса (внезапно же ) Так что попутчиков один - два, надож лыжи покласть.
Все остальное барахло для всех остальных влезет гарантированно.
Телефон в профиле
В конфе вряд ли буду зависать, дела-дела-дела жеш, надо ботинки с носками найти

Если кому-то из вас придет в голову прочитать эту историю, вам наверняка захочется узнать, кто я такой. Ну там, всю эту ерунду про то, как оказался в Оффске, кто учил меня кататься на горных лыжах и прочее. Я бы, конечно, рассказал, но это может не понравиться моим родственникам. Не предкам, понятное дело, они в интернет не лазят особо, так, прогноз погоды посмотреть и деньрожденческие поздравления распечатать для сборищ родственников. Другим родственникам, ну вы понимаете, о ком я.

В общем, зовут меня Буллетман. Дурацкое имя, понятное дело, но как-то прилипло давным-давно, когда я еще верил всяким красиво одетым тёткам на красивых лыжах, которые говорили, что научат меня кататься на таких же. Ну там, что у меня неплохо получается, что через несколько месяцев никто и не поймет, что я не умею кататься. И прочую чепуху.
На самом деле меня зовут Андрей, что ничуть не лучше. Как кому нравится - так пусть и называют. Все равно никому никакого дела, кого как зовут, называют друг друга и даже не задумываются.

Сидел я после Нового года дома. Ну, как обычно - погода скверная, настроение такое же. Со всех сторон от меня кому-то что-то надо, или просто притворяются, что надо. Так, тревожно, с одной стороны, а с другой - ничуть не лучше и не хуже, чем обычно.
И как-то незаметно пришла в голову мысль: а не поехать ли в Оффск? Вот прям сейчас. Ну ладно не сейчас, прям завтра, надо кой-какие шмотки собрать. Все эти шапки, перчатки, маски там на голову, лыжи и прочую петрушку. Ну, вы понимаете, о чем я.

Оффск - это такой город. Вообще-то он называется Кировск, но местные его зовут почему-то Оффск. Так ничего особенного в нем нет, город как город. Дома там, улицы, собаки бегают. Люди из магазина на работу, с работы - в магазин, за едой и всякой выпивкой. Ну как везде, в общем.
Но только есть у него особенность - он в горах находится. Не так, как эти альпийские деревушки, как в кино, где романтичный щеголь с зализанными волосами на балконе шале целуется с блондинкой в светлом меховом полушубке и с длиннющими ногами. Ну, пока ее богатый муж хлещет коньяк с деловыми дружками.
А по-другому находится в горах. Он посреди гор стоит, там рудники всякие, комбинаты и прочая дребедень. И люди там в эти комбинаты работать как раз и ходят. И на балконах особо не целуются, потому что холодно, как у черта под мышкой.

Ну и чтобы так не особо скучно ходить было, понастроили себе подъемников, чтобы с гор кататься. Только сами почти не ходят, а катаются там всякие хлыщи, разряженные, как попугаи.
По правде, кататься-то в основном не умеют, но попадаются такие ничего. Ну, которые умеют.
И в основном катаются на горках у поселка 25 километр. Он вообще-то Кукисвумчорр называется, и не поселок вовсе, а микрорайон. Но пока выговоришь - язык сломаешь, потому все и называют так. Такие дела.

В общем, решил я в этот Кукисвумчорр прям завтра и рвануть. Заколебали все эти разговоры про жизнь там, про работу, про деньги. И прочую любовь с семейной жизнью. Ну, вы понимаете, о чем я.
Чтобы не одному ехать, дал объявление на форуме.
Форум наш - это такое место в интернете, где все эти самые хлыщи, разряженные, как попугаи, обсуждают, как они катаются. Ну или как покатались. Или как собираются покататься. И прочую ерунду. По правде говоря, о катании они говорят мало, в основном о всякой ерунде. Они все друг друга давно знают, и им про катание говорить давно надоело. А если кто новый появится - набрасываются на него всей стаей и начинают инициировать. Они так это называют. Кто вытерпит - остается, кто не вытерпит - не приходит больше, только читает. В основном уходят, конечно. Но и остаются тоже. Бывает всякое.

Сначала позвонил один перец. Он так-то ничего вроде мужик, но тоже достало его дома сидеть. Поехали, говорит, вместе, если договорюсь. Дела. Ну, как обычно бывает.
И не поехал, говорит, не смог отменить. Тоже, как обычно - вот захочешь чего-то, прям до щекотки под ребрами, соберешься, а эти дурацкие дела не отпускают. у меня тоже так было, но в этот раз я им так и сказал - идите, дела, нахрен. Ей-богу, так и сказал.
А он не смог. Ну и не поехал.

Зато позвонила Оникс. Это такая девчонка. Ну из тех, что обычно есть вокруг, так-то их не замечаешь, но все равно приятно, когда девчонки вокруг вертятся. То носом шмыгают, то прическу поправят, то хихикают. В общем, люблю, когда они вокруг бывают.
Оникс - ее тоже на самом деле не так зовут. Но раз уж все вокруг притворяются, почему бы и ей не притвориться.
Она вообще-то не такая девчонка, чтоб по ней с ума сходить. Но, если присмотреться, то ничего вполне. Лучше многих. По крайней мере, ногти не красит постоянно и пудренницей не размахивает, чуть что.

- С тобой можно поехать? - говорит.
- Да поехали, почему бы и не поехать?
- Только я прямо утром не могу, я часов в одиннадцать. - С ними всегда так. Вроде и хотят что-то сделать, но все время у них какие-нибудь условия есть. Ну и ладно, терпимо, в конце концов.
- Ну поехали в одиннадцать, мне-то какая разница?

Я даже плечами не пожал. В одиннадцать - так в одиннадцать.
Но в одиннадцать мы тоже не поехали, один черт. Мне еще нужно было в пару мест заехать, ну там, линзы купить, еще всякую ерунду. Как всегда бывает.
Поехали мы на самом деле в три. На шоссе выехали.
Так вот сели, заправились и поехали. Такие дела.

Едем мы, значит, по шоссе. Шоссе Мурманское называется. Оно, конечно, до Оффска ведет, дальше нормальные люди редко ездят. Но раз называется - значит называется, что уж тут поделать.
И тут что-то накатило на меня. Как оно бывает обычно, в поезде, например. Вроде видишь человека в первый раз, незнакомы даже. И хочется что-то ему рассказать. Не про крокодилов в Миссисипи, я про них, один черт, ничего не знаю, кроме того, что они аллигаторы. А что-то такое, чтобы человек сразу понял, что ты не просто так с ним по дороге слоняешься, а какие-то важные дела тебя влекут. Не на лыжах покататься, а от мороси сбежать. Ну, типа дождя такого - вроде и не замечаешь, а противно. Привыкаешь, а потом уже вроде так и надо. Если постоянно.

В общем и начал я всю эту ботву молоть. И что послал я всех к чертям собачьим. Что и одно меня достало, и другое, и все вещи мои в машине лежат. Не только те, что на лыжах кататься, а вообще все. И неправильно все, и что делать не знаю. И чувствую, что так многозначительно это все, так важно, что остановиться не могу. Мелю и мелю чепуху, аж самому противно. До самого Петрозаводска не замолкал, такие дела.
А она и говорит потом:

- Что-то мало у тебя вещей.
Нет, вы понимаете, я всю жизнь рассказал, а она говорит, у тебя вещей мало.
А мне их что, солить, что ли? Куда мне эти вещи-то?
Я сначала даже подумать успел, что она меня не слушала.

Но потом говорит:
- А у меня тоже самое. И давай тоже рассказывать. И так еще четыреста километров.

В общем, я тоже слушал и понял, что ни черта у меня жизнь не интересная. У всех одно и то же, тоска смертная. Сначала даже как-то расстроился, а потом думаю, что мы вот в Оффск едем, а остальные не едут. Поэтому у нас жизнь все-таки отличается.
И я ей еще одну историю стал рассказывать, про девчонок, которые из Омска на Лофонтенские острова ехали. Я их как-то подвозил, одна еще на банджо умела играть. Мировые девчонки, в общем. Но это другая история, не буду чепуху всякую рассказывать.
И говорю:
- А они Джейка Ла Ботца любили петь. Знаешь такого?
- Не, не знаю, а что он поет?

У меня в телефоне был как раз. Телефон - он, на самом деле, тоже не телефон, а черт знает, какой компьютер. У него и навигатор, и проигрыватели всякие внутри. Он тоже притворяется, но раз уж люди притворяются - то почему бы компьютеру телефоном не притворяться. В общем слушали мы этого чертова Джейка и болтали всю дорогу.

Едем, ночь глухая, ёлки кругом, сияние северное. Остановились, посмотрели. Сияние это - такая штука, смотришь ночью на небо, а в нем типа занавесок болтается. И так загадочно болтается, что не поймешь, то ли кто-то специально их шевелит, то ли сами по себе. Толку, конечно, никакого, но красиво, особенно когда смотреть никто не мешает. Молчим, смотрим. Даже машину заглушили. Они, конечно, без звука шевелятся, но вроде как не к месту машина. Так не понятно, почему, но мешает.
И тут кто-то мимо проехал. Вроде просто проехал, никому не вредил, но разболталось всё. Можно и дальше смотреть, но уже не то. Ну, вы понимаете, о чем я.

Сели мы в машину, едем дальше, болтаем.
Тут Оникс и говорит:

- А ты жить где будешь?

Вот всегда с девчонками так. Ты на елки смотришь и о занавесках в небе думаешь, а они про жилье. Наверно, мёрзнуть не любят. Я тоже не люблю, но иногда неважно. Правда, о жилье я не подумал, было такое дело.

- Да черт его знает. Надо что-нибудь придумать, там народу-то дофига разного сейчас.
- Народу дофига, но вряд ли свободное место есть.
- А, ерунда. Там одно гостиница есть секретная, даже когда город забит под крышечку, там всегда место есть. Нормальная гостиница, просто про нее почему-то никто не знает.
- Ну, у нас на коврике, наверное, можно сегодня переночевать, если что. Я думаю.
- Хорошо. Но я позвоню все же.

На заправке позвонил. Есть там место, как я и думал. На коврике я тоже могу спать, не подумайте. Но когда всю ночь машину ведешь, с утра хочется, чтобы никто не мешал. Ну, как это обычно бывает - ты лежишь, там, вроде спишь еще. А вокруг ходят, собираются все куда-то, как будто им там медом намазано. Они вроде тебе не мешать стараются, шепотом разговаривают, но ты все равно слушаешь и злишься, когда они, наконец, уже уйдут. Потом что у них то лыжа упадет, то ботинки щелкают, то в раковину что-нибудь уронят. Вроде негромко, а бесит. Так-то понимаешь, что не специально и они стараются не мешать, но это еще больше злит, когда спать хочешь. Такие дела.

В пять утра приехали всё же. Повертелись, повертелись, нашли, где Оникс жить будет. Там дверь на замке, без домофона. Тоже вот странные люди - дверь есть, а домофона нет. Ну, что тут поделаешь, разбудили Мишу, который в той квартире жил. Мишу так и зовут - Миша. Он тоже притворяется, но так мудрено притворяется, что никто не запоминает, как он притворяется, потому так и зовут - Миша.

Он, конечно, не обрадовался, что мы приехали, но дверь в подъезд открыл. Она и так была открыта, но мы не знали же. Когда всю ночь этого Джейка слушаешь - не приходит в голову дверь попробовать открыть. И Оникс ушла.
А я в гостиницу поехал.
И даже две бутылки пива купил у них, потому что они должны были с меня как за двое суток взять, а взяли как за одни. Потому я и купил две, чтоб они не обиделись. Я вообще-то в шесть утра не очень бухать люблю, тем более, теплое пиво. Но в Оффске можно. Ну, вы понимаете, о чем я.

Утром проснулся, смотрю за окном солнце. Ерунда какая-то, в Оффске солнца быть не должно, особенно утром в январе. После нового года, до Рождества. Потом на часы глянул - нет, не утро, уже после обеда. Но это на моих часах после обеда, у нормальных людей до обеда еще. Потому что у меня часы на час вперед, я их переводить не стал. У нас как часы переведут и говорят, что больше переводить не будут - точно врут. Все притворяются. Поэтому часы я переводить, как все, не стал, а до весны оставил. Мало ли, что там они еще придумают. А мне привыкать не надо будет, у меня на час вперед.

И вроде как уже бежать кататься надо. Хватать там все это барахло, на себя напяливать. И бегом на гору. Потому что кататься я приехал.
Но думаю - да к черту это всё. Куда хочу, туда и приехал. Может, я в гостиницу эту приехал, потому что они с меня за сутки взяли вместо двух. И я хочу здесь и сейчас торчать в гостинице, смотреть телевизор размером с кошачью подушку с тремя каналами, и вообще отсюда не выходить. Мне так нравится, может. И на часы смотреть, на час вперед. Все еще час назад живут, а я в будущем. Здорово же. Если вы понимаете, о чем я.

Но за кефиром сходил. Хорошо, конечно, ничего не делать, но завтрак я проспал, а обед покупать жалко. Денег нет. Предки уже перестали денег давать, а свои куда-то делись. С ними всегда так - вроде они есть сначала, никуда их не деваешь, а все равно кончаются. Не то, чтобы сразу, но куда-то деваются. Я не то, чтобы переживаю о них, но эти чертовы деньги всегда почему-то нужны. Притворяются, наверное, как и все, что нужны. Но хорошо притворяются, не скроешься.
Кефир кончился, а по телевизору не показывают ничего. Как обычно в праздники. Все должны радоваться там, шампанское пить и радостные передачи по ящику смотреть. А они вроде как радостные, а неохота на них смотреть. Как салфетки жуешь. Все вокруг жуют, и делают вид, что нравится. А ты жуешь, потому что все жуют, только тебе не нравится. Но надо улыбаться, чтобы не расстраивать никого. У меня рядом никого не было, чтобы улыбаться, но я все равно улыбался.

Потому что вспомнил, что Оникс про блинчики в баре говорила, на этом самом Кукисвумчр.. На двадцать пятом, в общем.
Сел и поехал за блинчиками. Лыжи тоже взял. Все равно из машины не доставал, что их, выбрасывать теперь, что ли? Или на третий этаж тащить? Тоже мне, глупость.

Приехал, в общем, ботинки достал. И думаю. Это ж не те ботинки, мои ботинки мыши в гараже сожрали за лето. Не то, чтобы совсем сожрали, дурные они, что ли. Просто отец там рыбу сушит, а ботинки там лежали недалеко. Вот они эту рыбу снимали с вешалки и в ботинки тащили, им там удобнее было, наверное. Я бы тоже в ботинках рыбу жрал, если бы мышью был. Скорее всего. Все равно я их выбрасывать собирался. Такие дела.

А другие ботинки на два размера меньше. Или на один, тут никакой разницы. Ну, вы понимаете, о чем я, если речь идет о горнолыжных ботинках.
В общем, все равно напялил. Потому что в этом баре надо блинчики в ботинках есть. Иначе не продадут. Или продадут, но подумают что-нибудь. Мне, конечно, все равно, что они подумают, но все же одел их. Захожу, а там народу - тьма. И все разряжены, как попугаи. Смеются, разговаривают, что-то пьют.

Я сразу тоже захотел смеяться, разговаривать и что-то пить. Но для этого кататься надо, иначе неискренне получается. Будет как-то не по-правде. Они, конечно, не знают, что ты не катаешься, и будут думать, что катаешься. Все равно я про местную горку почти всё, что написано, читал, и могу тоже, как они, кивать головой, цокать языком там. Тоже что-нибудь рассказывать, как где-нибудь с горы свалился. Но они не знают, а я знаю, поэтому мне не так будет нравиться, как им. А это не честно. Поэтому блинчики доел и поехал тоже с горы сваливаться, я немного умею. Там научился, там подсмотрел. Так-то ничего сложного, надо просто смотреть на них и делать то же самое. Все равно всем все равно, каждый за собой смотрит и все равно про себя на самом деле думает.

Ну, как обычно - вроде как слушает, как ты с горы свалился, а на самом деле ждет очереди, чтобы тоже рассказать. Так положено. Чепуха, конечно, но весело. Так всегда бывает - весело от всякой чепухи, вроде ничего смешного, а настроение щекотное и весело. Даже бывает, начнешь, как идиот, дурачиться, и с горы валишься каким-нибудь особым способом. То во время неподходящее, то залезешь на камень какой-нибудь и с него тоже спрыгнешь. Ерунда вроде, а все тоже самое повторяют, а потом рассказывают и смеются. И пьют что-нибудь.
Это с детства так у всех. На детской площадке смотришь, бывает, на девчонок, а тебе лет шесть. И им тоже столько. Хоть за волосы дергай - не посмотрят, только если пальцем покажут. А если с качелей как-нибудь особо свалишься - смеются и радуются. И все остальные вокруг тоже начинают с качелей падать. Им тоже шесть лет, и всем весело. Но еще что-нибудь не пьют, а только конкретные вещи, которые предки дадут. И вся разница.

Одел я, в общем, шапку, и тоже пошел с горы ездить. Вверх-вниз, вверх-вниз. Шапка дурацкая, зеленая, но мне нравится. Так и катался. А вечером лекция должна была быть, там все еще громче рассказывают что-то друг другу и потом пьют что-нибудь. И сразу радостно становится. Такие дела.

Бывает, катишься так с горки, и не замечаешь, что делаешь. Ну, не то, чтобы бездумно летишь куда-то навстречу приключению, тогда-то оно точно придет. А просто катишься, а думаешь о другом. Например, что из шапки нитка торчит сбоку. И вот начинаешь думать, болтается она на ветру, или к шапке прилипла. Вроде бы ерунда, но важно жутко. И так эта мысль захватывает, что ни о чем другом думать не можешь. А как остановишься - она же уже не на ветру, и шапка не на голове, иначе не видно. Такая вот ерунда.

С шапками всегда так. Почему-то очень важно, какая шапка, но ты же ее не видишь, она на голове. Кому какое дело, какая у него шапка, если он ее все равно не видит. Никогда не мог взять в толк. Шапки должны людям другие покупать, которые на них смотрят. Ну и следить за этими нитками и прочей ерундой, это же им важно, ты-то сам ее не видишь.

Так вот и катался я, катался.. Один катался, ну, как обычно бывает, когда уже всем надоело, а тебе вроде еще охота.

Подъехал к швабре, жду, когда подтянется. Швабра – это на самом деле не швабра, а подъемник такой. Он и на швабру-то не похож, больше на якорь. Подъезжает человек, хватается за него и под задницу себе цепляет. Его дергает – и катится он за милую душу в гору, почти как с горы. Только наоборот.

Жду, в общем. И о шапке думаю, каково ей там, на голове. Если б я был шапкой – я бы обязательно научился разговаривать, чтобы голова не тревожилась.

- Голова, ты как? Не дует?
- Да замечательно, спасибо! А у тебя нитка не болтается?
- Сейчас нет, а когда едем, - болтается. Но не дергает, даже весело от того, что болтается.

Весело же было бы. И голове и шапке. А так – не пойми что. Одна без другой не может, а понимания никакого.

И подкатывается ко мне какая-то леди, без разговора шасть на швабру и поехали мы. Вот никогда таких дамочек не понимал. Вроде культурные все, воспитанные. Разряжены, как попугаи. То есть свои люди. Но вот очереди нет, никого нет, а она – шасть! И сидит. Едем. Только она на полметра ниже, ей нормально за якорь зацепленной ехать. А у меня коленки сразу заболели. Ну да ничего, ч привык. Ботинки все равно на размер меньше, коленки – ерунда.

Смотрю на нее, а у нее шлем на голове. Совсем не то, что шапка. Шлем наверняка никогда не думает ни о чем, потому что у него ниток нет, и они не болтаются. Да и вообще, ему все равно – ему об лед с камнями биться. Тут не до болтовни.

- А вы на тысячу двести уже ездили? – спрашивает голова из шлема. Всегда так с ними – никогда не поймешь, что там внутри. Я даже опешил.

- Не знаю. А это где? – я осторожно спросил, нам же еще наверх вместе ехать, мало ли, что она имеет в виду.

- Это наверху, там где подъемник заканчивается. На вершине тысяча двести. – И говорит так уверенно, как будто всю жизнь туда ездит.

Я вот ей-богу не понял, что она хотела сказать. Подъемник вот он, скоро кончится, и второй недалеко тоже. Не помню никаких тысяч двести. Но мало ли, чего я не помню, я когда-то даже забыл, сколько мне лет. Вот так живешь, живешь, а потом тебя кто-нибудь спросит, сколько тебе лет. А ты ему – двадцать три! И не сомневаешься, а потом вдруг вспомнишь, что это три года назад было. Или четыре. А может в прошлом году. И тогда начинаешь вспоминать, какой сейчас год и вычитать из него, в котором ты родился. А пока думаешь, на тебя смотрят, как на идиота, и думают, что ты соврать хочешь. А ты не хочешь, просто вот сейчас забыл. Кому надо всякую чепуху запоминать, от этого что, больше или меньше лет станет? Глупость какая-то, в общем. Как с шапками примерно. Ну, вы понимаете, о чем я.

И говорю ей:

- Нет, не ездил. В прошлом году сходить хотел, но не пошел, лень стало. – Это я, значит, ей про Кукисвумчорр стал говорить, гора такая есть недалеко. Туда пешком идти надо. Лучше, когда светло.

- Вы подниматься боитесь, что ли? – говорит. Чудная какая-то леди, право слово. Ну да я никогда их не понимал. Они и пока девчонки – то, не слишком понятны, а как вырастут – совсем туши свет.

- Нет, не боюсь совсем. Поднимаюсь вот с вами, не страшно ни капли. А самому страшно, потому что упасть боюсь, колени сзади уже жутко ноют.

- А на второй очереди почему тогда не катаетесь? – спрашивает. С чего она взяла, что не катаюсь. Я не говорил такого.

- Катаюсь, почему не катаюсь? И смотрю на нее. Точнее на шлем, головы не видно.

- Так там и есть тысяча двести! Как там сейчас?

- Холодно. И темно.

Вот и пойми ее, что она мне сказать хотела. Всегда с ними так, вроде похожи на тебя чем-то, а вроде и нет. Ну да и ладно.

Прикатились мы к ней ко второй очереди, думаю, пусть вперед едет сама, я с ней до верху не доберусь, очень уж неудобно.

А там еще лыжник стоит. И как давай они ругаться, только пух и перья клочьями в стороны, как петухи на ярмарке. Орут, друг друга не слышат. Кто-то кого-то забыл где-то, в тумане, что ли. Я эти вещи жутко не люблю, когда орут, а другие слушают. Что им, поорать негде, что ли. И уехал от них, тысячу двести искать. Такие дела.

Наверху и правда темно и холодно было. И время семь часов. Но это у меня семь часов, у всех еще шесть, тут дело такое. Они еще не знают, что в семь часов будет, а я уже знаю – темно и холодно. И снег жесткий. И ноги в ботинках озверели прям, так и просятся наружу.

Поискал я тысячу двести, за будку заглянул, а там не видно ни черта. Тоже снег один, ни тысячи, ни двухсот. Ну и черт с ними, кататься надо. И поехал с горы сваливаться. Людей вокруг почти уже нет, все куда-то девались. Может, у них тоже уже семь часов, кто их знает. Я ж другим людям в часы не заглядывал, неприлично это. То есть вроде ничего особенного, но как-то неловко может получиться. Подойдешь к человеку, у самого часы на руках, а ты на его пялишься. Никак же не посмотреть незаметно, часы – они маленькие, на руке. Наклониться нужно и посмотреть. И тогда он подумает, что ты на его часы смотришь, может, сравниваешь. Вроде как неприлично.

Можно, конечно, спросить, сколько времени. Но тут какая петрушка может получиться: он на часы посмотрит и скажет, сколько времени, по его мнению, у тебя должно быть. А он откуда знает, сколько у меня времени должно быть, мне же интересно, сколько у него, чтобы сравнить. Может, у него вообще вчера. Или завтра, если он из Японии только что вернулся, а ему завтра опять в Японию и ему так удобно. Тоже чепуха, если задуматься. У него – сейчас и у меня – сейчас. А если он в Японии – то у него уже завтра. И все равно у обоих – сейчас. Так и не узнаешь никогда, сколько у человека сейчас времени.

Для этого в баре часы висят. Вообще там не одни часы висят, тоже, наверное, чтобы удобно было притворяться, что у кого-то сейчас, а у кого-то завтра. Но там написано специально, где у кого сколько времени. И по одним часам в восемь вечера лекция будет. Это по которым у меня девять, я же на час вперед.

Так что поехал я в бар и ботинки снял и в машину вышвырнул. Вроде не виноваты они, но надо же кому-то отомстить, что они жмут. Потому и швырнул. И в гостиницу уехал, поваляться перед лекцией. После нее еще Рождество праздновать собирались, все должны были смеяться и пить что-нибудь. Я уже покатался, так что тоже можно смеяться.

Обратно приехал, лекция уже почти началась. Про лавинную безопасность рассказывали. Куча народа, значит, сидят все, серьезные. Разряженные, конечно, но это не мешает быть серьезным, если так надо.

Экран большой стоит, то есть висит. На нем картинки разные показывают. И дядька серьезный такой, с микрофоном и указкой в картинки показывает и рассказывает, как снег с горы падает. Лавина называется. Я раньше слышал про лавины, удивительно странная вещь тот снег.

Он когда падает – легкий-легкий, хоть снежинки ртом хватай и удивляйся. Потом они укладываются, одна на другую, тысячи их, миллионы. Даже больше. Понятное дело, я сам никогда не считал, но много – жуть. И лежат. Казалось бы, лежи себе спокойно, всё, уже прилетел. Но они когда такой толпой лежат – никак им не успокоиться, суета страшная у них там в этом снегу лежащем. Все время что-то делят там, ломают, потеют. Ну, испаряются, по-ихнему, по снежинкиному. И до того они себя доводят, что начинают делиться промеж себя. Кто раньше упал, кто позже. И делятся так усердно, что как пирог слоеный получается. Как в столовках раньше продавали. Наполеон, или как-то еще, я не запоминал. У меня вообще память ни к черту, курю много, наверное.

В общем, полежат они как следует, передерутся между собой, что ни в какую разговаривать не хотят. И никакой общности у них, как у шапки с головой почти. И не держатся друг за друга. И тогда начинается канитель – если в поле лежат, так и лежат себе до весны, кого ветром не сдует. А кто в гору попал – тому никак не улежать. Нижние терпеть на себе верхних не могут, отделяются изо всех сил, кто-то вообще из снежинок в подшипники превращается. И если наверху лыжник какой случится в таком месте – всё, пропал. Или сноубордист. Это которые на одной лыже двумя ногами катаются. Не знаю, как им удобно это, но тут ничего не попишешь – сами выбирали, вот и катаются. Нравится им так.

В общем, вся эта свора перессорившихся снежинок, с испортившимся настроением и лишним весом, падает вместе с катальщиком. И всю свою неприкаянность на нем вымещает, молотит – спасу нет.

Примерно об этом и рассказывали. Вообще много о чем рассказывали, но в основном о том, как в такие места не попадать, где снег беспокойный. Я так понял. А чтобы нагляднее было – сначала Мишу, который спать вчера хотел, и открытую дверь открывал, попросили рассказать, как он раскапывал лавину с лыжниками. Жутко стало, аж мурашки по спине пошли. А потом еще страшнее – тот дядька серьезный, который с микрофоном, вызвал другого, с суровым лицом. И на него стол положили, прям натурально. Он лежит. Из-под стола и так почти не видно, а на него еще один взгромоздился, здоровый страшно. И бородатый. Меня одной такой бородой можно до смерти напугать, а он еще и на стол встал.

Показывали, в общем, как снег давит. Сильно давит, наверное. Если бы попрыгал тот, сверху – совсем натурально вышло бы. Наверное. Но тогда каждый раз нового под стол пришлось бы класть, а пойди, найди дураков каждый раз.

На самом деле я всех выступавших знаю, раньше встречались. Который серьезный с микрофоном – он Игорь Васильевич, еще его Загвоздиным называют. И Сондре, но Сондре – это он чтобы притворяться придумал, но у него почти не получается, потому что так его почти никто не называет. Который под столом лежал – тот Тёмыч. Артем, то есть, то же самое. Он крепкий, потому и под столом был. А сверху Антон стоял на нем, Большой. Но он и правда жуть, какой большой, я уже говорил. Так что никто не притворялся. Куда тут притворяться, когда снег падает.

Стою, значит, слушаю, лекция закончилась, никого не раздавили. И какая-то девчонка сидит рядом и говорит: потрясающе. Слово-то какое, потрясающе! Придумает тоже, как будто трясло ее. Замерзла, наверное, хотя тепло было. Говорю же – не понять этих девчонок никогда.

Да никого не понять. Вот остальные сидят, им говорят:

- Ну всё, что планировалось рассказать – рассказано. Задавайте вопросы! – Это лектор говорит.

А все молчат. Наверное, понятно всё. Я вот ничего не понял, как точно не попасться лавине, если кататься. А все поняли. Ну, я всё время такой, непонятливый. Такие дела.

Все равно пора было Рождество праздновать, хотелось веселиться и пить что-нибудь, давно ж мечтал.

И началось! Жуть, как люблю такие сборища, пробирают до костей, что потом наутро даже просыпаться не хочется. Ну, вы понимаете, о чем я.

И весело же было на праздновании, скажу я вам! Вот ей-богу, не вру! Мог бы даже поклясться, что весело, но не буду, не люблю я это дело. Я как-то давно поклялся уже один раз, когда спорили у школы, откуда подарки под ёлкой появляются. Я—то тогда уверен был, что Дед Мороз их приносит. Так уверен был, что и сказал всем, что видел его пару раз. Что он быстро приходил, ему некогда ведь под елкой рассиживаться, надо по списку подарки оставить и дальше бежать, а то не успеет. Ну, я так думал тогда, что так именно дела и обстоят. Мне и говорят:

- Клянись, что видел! – и смотрят.

- Клянусь! – говорю. Сам струхнул даже слегка, потому что не видел я его. Но думал, что видел. А это не одно и тоже, тут всем понятно, что ненадежное дело. Но надо так.

- Чем клянешься? Здоровьем мамы клянешься? – И поближе подошли.

Тут-то еще сильнее, конечно, забоялся. Сейчас и надавать могут, если отступить, ясно, как божий день. Но откуда ж конфетам и клюшкам под елкой взяться, если без Деда Мороза?

- Клянусь, честно! А у самого аж спина вспотела, так уже неохота клясться. Но если накостыляют – тоже непонятно, за что. Есть он, этот Дед Мороз, и все тут. На следующий год, думаю, я его поймаю и задержу ненадолго, пусть мне справку напишет, как в амбулатории дают. Что есть он, и все.

Потом весь день ходил, в голове как-то ватно было, как сейчас помню. Ждал, когда мама с работы вернется, чтобы спросить. И спросил ведь. Так вот прямо и спросил:

- Мам, откуда под елкой подарки берутся? Дело, правда, в мае было, как раз каникулы должны были начаться.

А она так внимательно на меня смотрит, задумчиво. Долго смотрит, я даже испугался. Редко так она на меня смотрит, обычно, когда я вру.

- А ты уже знаешь? – спрашивает меня.

- Что знаю?

- Откуда они там берутся? – и бровь так одну приподняла.

Тут я всё и понял. И такая обида меня взяла, слов нет. Я даже руки в карманы засунул, отвернулся и пошел, чтобы обиду не показать. До слез обиделся, честное слово. Обманывали меня, выходит. Все время обманывали, а я верил, как дурак. Потом обида прошла, сижу и думаю, заболеет ведь мама, всё. Клятва – она такая, не шутка. Надо сказать пойти, наверное.
Но не хочется. Тоже ведь неприятно такие вещи рассказывать. И я так рассудил: мама меня обманывала, а я не знал. Раз не знал, мог и поклясться, потому что не знал. Не виноват, значит. И клятва не работает. И не сказал, в общем.

Так что я больше не клянусь никогда. Да и мама не заболела. Чепуха это все, наверное.

Праздник и правда нешуточный выдался, все как с ума посходили. И скакали, как черти, хоть и Рождество вроде. И на столах прыгали, танцевали там. Скатерти снимали, правда. А столы крепкие, ничего с ними не случится.

А я танцевать не очень люблю. Как остальные дергаются и скачут – люблю смотреть, у некоторых даже красиво получается. Я так не умею. Хотел научиться, даже начинал пару раз учиться, но забрасывал быстро. Тут дело-то такое, что танцы всякие – они редко, а чтобы научиться, надо всё время разучивать всякие коленца. Ну я и забросил, ну его. Лучше смотреть буду, ничуть не хуже. Все равно, кто не очень красиво дергается – по тому просто видно, что ему весело и хорошо. Так что тоже красиво. Это же всегда понятно, что когда человеку весело – это хорошо. Ну, вы понимаете, о чем я.

Хожу, улыбаюсь, смотрю на всю эту суету, радостно мне. Пью глинтвейн из пластикового стаканчика. Глинтвейн – это вино такое, подогретое, в него добавляют всякую всячину, навроде как в булочки. И вкусно и тепло. Хорошо, что его придумали. Я так тогда подумал, пока на балконе стоял и разговаривал. И смеялся со всеми по очереди. Так что стал я, как все – и штаны у меня зеленые, и про катание рассказывал и слушал, и глинтвейн у меня был. Вот и Рождество встретил.

А потом стали со столов прыгать. Я не прыгал. В прошлый раз я участвовал, когда такое было, а в этот раз – нет. Не успел, вы не подумайте, что забоялся. Я такие штуки люблю – когда одни прыгают, а другие их ловят. Вроде бы ничего опасного, а все равно страшновато. И ловить страшновато, и прыгать. Вдруг не получится у кого-нибудь. Обычно, конечно, у всех получается.

Но в этот раз как-то не очень получилось. Первыми, как положено, стали прыгать те, кто лучше умеет. Один про лавины рассказывать, а другой под столом лежать, на котором сверху человек стоит. Такое занятие им пропустить никак нельзя, сначала они покажут как, а потом уж все остальные пусть прыгают. Чтобы без ошибки все было.

Ну, серьезный дядька с микрофоном, сразу прыгнул и все. Без микрофона, правда, он тогда его уже убрал с глаз подальше. Времени уж чертова уйма прошла, да и танцевать неудобно с микрофоном, у него вроде шнур был. Особо не растанцуешься. И ушел куда-то.

А второй как раз Тёмыч прыгнул. Тот, который под столом лежал сначала на лекции. Но он не просто прыгнул, а решил сальто закрутить. Ну, глупость такая, я уже рассказывал. Когда дурачиться начинаешь и всякую чепуху пороть, вроде той, что особым способом с горы свалиться. Он и свалился, только со стола. Как-то прокрутился в воздухе, на руки почти попал, но то ли он промазал, то ли рук мало было. В общем, в пол он прилетел головой, и музыку сразу выключили.

И свет включили. Все сразу забегали, столпились вокруг. Так всегда бывает, когда кто-нибудь в пол головой ударится. Кругом сразу толпа любопытных, кто помочь, а кто поглазеть и языком поцокать. Есть еще те, кто говорит, что я же говорил, но таких тут не было. Завидовали в основном, потому что все сразу смотреть стали на Тёмыча, а на остальных перестали. А танцуют – то, чтобы на них смотрели. Девчонки конечно, кто ж еще. Они только когда все хорошо, ведут себя, как ненормальные, что никогда не догадаешься, что им нужно. А как кого-то полечить там, пожалеть, если ударился - это они первым делом, тут ничего не попишешь. Хорошие они, все-таки, только непонятные.

В общем, тут они все вокруг Тёмыча встали и начали его лечить. Я-то никуда не ходил, я ж видел, как на нем стол лежал с здоровенным бородатым Антоном сверху. Что тут какой-то пол. Подумаешь.

Так и вышло. Голову замотали ему бинтом и отправили дальше танцевать. И музыку включили, а свет выключили, чтобы кровь на полу никто не видел. Кому ж танцевать захочется, если на полу кровь видать. Только прыгать больше не разрешали никому, наверное, бинты кончились.

Все веселиться продолжали, а Оникс, ну девчонка, что со мной ехала, вообще в красном платье была. Черт их поймет, этих девчонок - все в штанах, как попугаи, а она – в платье. Но королевой вышагивала, понятное дело. Это ж сразу ясно, что если ты в красном платье в деревянном баре, вокруг которого холодно, как у дьявола в аду, - то точно вокруг тебя все парни виться будут и вышагивать. Не чтобы пристать там, или целоваться, а просто, чтобы она на тебя посмотрела. Заведено так у всех, с этим ничего не поделаешь. Чушь вроде несусветная, а так всегда и происходит.

В общем, навеселился я и пошел курить на балкон. Вроде всем весело еще, а мне вроде как надоело. Не то, чтобы совсем надоело, а как-то не так уже. Это так бывает, можно еще, но уже не хочется. Домой пора, значит. Ну и пошел я домой, что тут затягивать. В гостиницу, конечно, совсем-то домой мне сильно далеко идти было. А машину так у бара и бросил, черт с ней, с машиной. Я на автобусе доехал. Среди ночи. В Оффске автобусы по ночам ходят, в них даже лучше, чем в такси.

Еду, в окно смотрю. Не видно ни черта, окно замерзло. Но все равно упрямо смотрю и думаю, что из гостиницы меня завтра выгонят, потому что я за сутки заплатил, а живу уже давно. А денег платить не хочется, так что надо выметаться.
Ночевать, получается, негде завтра. Такие дела.

а за сколько нынче на машине доезжается из Питера в оффск?
я так понимаю это 1200км?

У меня почти 1300 вышло
12+ часов, в зависимости от настроя и заляпанности переднего номера. Впрочем, этим добром еще на кольцевой разживешься щедро

Туда у нас получилось 14, обратно 13.
Но с ребенком такое не прокатит, ребенок способен высосать моск и сильно увеличить количество остановок. Я б подумал, насколько оно нужно.

Ночевку запланируйте ,с ребенком это актуально

У меня обычно получается 14 часов с двумя остановками на заправках, но может быть и 16 - если дорогу заметает и быстро не едется...

мы туда обратно с ребенком за 13часов с хвостиком. две заправки в пути. ребенок все проспал и ничего не выносил.

На машине в Оффск само по себе отличное приключение

Обычная скука на 14 часов. Имхо

Ого средняя 200 в час, а мы тут меримся коробтрактом

Ну все поняли о чем речь

За 11.5 уже чуть веселее получается, но не зимой.

Ну вот , Андрей!!!
А дальше? Как обратно ехали и ваапще? Пиши!!!!

про поссорившихся снежинок - это просто готовая книжка для пятилетних фрирайдеров!!!!! Еще б немного расширить и углубить и пояснить как не попадать-таки в места их скопления . Вечером сегодня вместо вечерней сказки дочке почитаю.
ЗЫ: когда читала про часы и шапку, сильно смеялась. А дальше?

вот да! Все сложное можно объяснить простыми словами

А мне вот лично все эти кировские приключения напоминают похождения Кастанеды.
Причем, Кастанеду я не читал. Мне друг рассказывал.
А когда я попытался самого тов. Карлоса почитать – оказалось, друг рассказал гораздо круче.
Ну, если кто, например, Шуру Каретного слушал, тот поймет.

А это такой маленький презент афтару.

Это просто такое видение-воспоминание-фантазия-сон.
Поскольку оно проявилось под влиянием очередной великой саги Человека-пули,
(если точнее - путешествия Булетмена в Гарлем), то я его здесь и оставлю.
Андрюх, если чо – потри. Я не против.

Сон в зимнюю ночь.

Я был ополченцем пьянки,
Солдатом роты запоя…
Со мной была китаянка
И в ней было что-то такое,
Что делает женщин ближе
Металла нательных крестов,
Понятней, чем буквы книжек,
Важней, чем сто тысяч слов.
Нам было вполне уютно,
Нам было всю ночь не лень.
Она уходила утром
Встречать мой невстреченный день.
Она была китаянкой
Фарфоровой статуэткой,
А я был солдатом пьянки
В глубокой запой-разведке…

Алоха!

А скопируйте сюда продолжение, те кто может это сделать. Оно в оффской ветке давно появилось... Плиз.

Куда пропал Булетмен???


Андреееей!!!
Если ты меня слышишь, откликнись!
Допиши свои приключения, пожалста!!!

А то как будто, вот например в "17 мгновений": "а вас, Штирлиц, я попрошу остаться" и вдруг хоп и все.
или еще хуже - собрался в Кировск, купил билет, сел в поезд, едешь, размечтался, выпиваешь,
балагуришь с соседями - и тут хоп и в Петрозаводске тебя высадили и сидишь грустныыыый...

Сохраню себе.

Сообщение Снегозавра?

Люблю я на машине по ночам ездить. Не в какое-то конкретное место, а вообще. Сядешь себе в нее, заведешь, слушаешь, как она урчит себе тихо, и думаешь. Порой всякая чепуха в голову лезет, совсем не запоминаешь, о чем ты там думал. Потом только как будто вынырнул неожиданно, а в голове щёлкнуло – мне ж ехать надо. А куда ехать, зачем ехать – забыл.

Вот так и в этот раз было. Ехал себе, ехал, на дорогу смотрел. А сам где-то в другом месте был. Так часто у меня бывает, когда на дорогу смотришь, а на самом деле ее не видишь. То есть видишь, один кто-то видит, а другой ты в это время, к примеру, на суде за массовые беспорядки отвечаешь. Разговариваешь там, то с журналистами, то с адвокатом, то с судьей этим чертовым.

И вот стою я, значит, на трибуне, кругом народу полно, как будто кого-то это все интересует. Сидят и смотрят, разинув рты, а я речь пламенную произношу, и презираю их, нарочито так. Дескать, навязанные вам стереотипы, сами не знаете, чего хотите, каждый второй не своей жизнью живет, там. Про всю эту чепуху, в общем. А сам, на трибуне стоя, думаю, что за чушь я несу. И вот этот третий, который наблюдает за тем, какую чертову ахинею я мелю – он, наверное, самый нормальный из всей нашей братии. Потому что ему это не интересно, он есть захотел. И на ухо мне шепнул заодно, что Максиму позвонить надо. А я так, вполоборота с трибуны повернувшись, говорю ему:

- Какому Максиму позвонить? – и брови насупил, как будто припоминаю что-то.

- Да Максиму, к которому ты едешь сейчас. – Это тот, третий я говорит. Который нормальный, скорее всего.

- Еду? Как еду? А речь? – Пробормотал я. И тут трибуна пропала, потом все кругом задвигалось, как будто зеркала в карточную колоду сложились, и остался я опять один.

И поворот на Оленегорск, самый настоящий. Метель метет жуткая, ветер, сразу видно – зима. И как будто ненастоящее всё, а указатель поворота на Оленегорск – он настоящий. Самый, что ни на есть.

Я по нему поворачивать не стал, а повернул наоборот, в другую сторону. В Оленегорск мне не надо, я там уже был два раза.

Первый раз – это когда еще молодым был, лет сто назад. Или тысячу. Сейчас уже и не вспомнишь так сразу, но то, что молодым – это точно. Меня еще на обратном пути из поезда на берегу озера выкинули, потому что денег на билет не было. Мы тогда с актерами театра какого-то и редакцией газеты с чудным названием «Алло, гараж!» Гиперборею искать ездили. Театр не помню, а газету помню, хотя газету близко не видал никогда, а в театре был.
Я и театр не запомнил бы, память у меня ни к черту, но уж больно забавная штука там со мной произошла. Смотрел я там один спектакль, или, как модно в кругах нас, театралов, говорить, ходил на одну постановку. История там, в общем-то, незамысловатая была – какие-то люди сидели в доме, занесенном снегом, а к ним в гости еще один зашел. И стал про остров в океане рассказывать, его-то я запомнил – Санта-Крус называется. И плел им всякие небылицы про этот остров, а еще про дальние странствия и прочую ерунду, какую всегда плетут, когда понравиться хотят. Была там она барышня, в этом доме. Он вроде как всем рассказывал, а на самом деле – барышне этой понравиться хотел. Я тоже так всегда заливаюсь, когда понравиться хочу. Про любовь, в общем, спектакль был.
И был там один негодяй, не то отец этой барышни, не то еще какой-то родственник. Или наоборот, жениться хотел. Негодяй был, в общем. Всё рассказчику мешал и подначивал его, как всегда бывает. Не хотел он, чтобы они поженились, это как пить дать. Так они и не поженились, наверное. Хороший, в общем, спектакль был. А потом, после спектакля, мы с актерами пили что-то. Они грим смывали и наливал, в комнате специальной. И дядька там был, который негодяя играл. И вот, ей-богу, я всё понимал, а на дядьку этого косился. Потому что вот и пьем что-то вместе, и разговаривает он, как человек, а я-то знаю, что он негодяй. Так я и не разобрался, где он на самом деле настоящий был. Ну, вы понимаете, о чем я.
А заливаюсь я и остановиться не могу почти всегда, когда хочу, чтобы никому не понравился – тоже. Всегда так со мной бывает.

Второй раз, когда я в Оленегорске был, и вспоминать не хочется. Такие дела.

Не поехал я в Оленегорск, в общем, а остановился среди леса, в стороне от дороги. Из-за метели и шоссе не слышно было, так что как будто один в лесу я был тогда. Телефон достал, стал Максиму звонить. Максим – это тот друг, к которому я в гости поехал.

- Максим, привет! С Рождеством тебя! – это я из вежливости, надо же что-то сказать было.

- Привет, Андрей, взаимно! Как дела? Когда в гости ждать? – жизнерадостно так отвечает. Люди всегда жизнерадостно отвечают, наверное, когда не знают, что им из соседнего двора звонят. Если бы почаще звонили – осторожнее были бы, наверное. Так я теперь думаю.

- Часа через полтора, максимум. А ты где живешь, куда подъезжать-то? – Я сам сказал и думаю, что сейчас Максим вот скажет, что на отдыхе в Египте, тут-то моей поездке и конец. Про ночевку-то я ни с кем не разговаривал.

Максим и правда задумался, но не о том, о чем я думал. Он уже тогда, наверное, план строил, хоть я об этом и не знал.

- Я тебя встречу на дороге, минут за десять позвони, как поворот на зверосовхоз проедешь, хорошо?
Всем бы такое самообладание.

Я трубку повесил, а сам из машины выйти захотел, необходимость такая возникла. Сижу, смотрю наружу, а выйти боюсь. Со мной так часто бывает – сидишь в машине в лесу, фарами светишь, видишь кусты всякие и деревья, а выйти боишься. Потому что никто не знает, чего там не видно, за этими кустами. Вроде бы как и нет там никого, это понятно. Но в голову всякая чепуха лезет. И не зверь там, и не человек. А что-то неизвестное, и от того страшное. Потому что неизвестно, что оно выкинуть может, когда ты выйдешь. Может, сожрет тебя, а может, и утащит на другую планету, чтобы опыты всякие ставить. Никогда нельзя угадать, что придет в голову неизвестному за кругом света, когда ты один в лесу бываешь. Может, и головы у этого неизвестного нет, а ты боишься. Или там ёж говорящий.

Так я и сидел, даже закурил, чтобы решить – выходить, или нет. И вдруг сзади свет яркий появился, всё вокруг осветил, как будто звезда зажглась.

- Ну вот и всё, прилетели за мной… - сижу, а сам не боюсь, потому что готов к этому был. А потом звук раздался, как будто машина сигналит, я даже удивился, что у инопланетян на тарелках тоже гудки есть. А потом голос сердитый кричит:

- Ну так вперед, или назад, может, решите?! Я на работу опаздываю!

Мужик там на машине приехал. Наверное, дорога эта все-таки не кончалась в загадочных болотах, как я придумать успел.

Такие дела.

Не то, что бы я головой поплыл, или еще какая катавасия случилась. Так обычно думают, когда три года, или чёрт его знает, сколько лет спустя, рассказ продолжают, бывает.

Я головой тогда не двинулся, и инопланетяне меня не забрали, понятное дело. Сидел себе в машине и сидел - ни боже мой.

Просто когда три года спустя снова рассказывают - кому только что в голову ни придёт. Ну так и одуванчиковое вино настояться должно, куда ж без этого-то.

А вообще - мужик спросил, поеду я дальше, или нет.
Я высунул голову из окна, прямо во все эти снежинки с небес - и сказал:
- Да я тут просто остановился, не принимайте близко.
Вот ей-богу, так и сказал


Сейчас, конечно, странно звучит - и несколько лет прошло, и Снегозавр уж ушёл. А тогда так и было - сказал я ему:
- Сейчас в сторонку сдвинусь, проезжайте!

Хорошо, чтоб так в жизни было легко сделать. Вот, допустим, мешаешь ты какому-нибудь мудаку, который то фарами моргает, то анонимки на тебя в жкх пишет. А ты ему: да ниссы, чувак, я на обочину, а ты жги дальше, мне твои ценности неинтересны!

Но так, конечно, не получится.
Поэтому я отъехал в сторонку и проследил его исторический путь в моей судьбе.
Больше он в ней не появлялся, понятно.
А я на шоссе выехал, к Максимке ехал, как и собирался.
Только лёгкое сожаление осталось, что он не инопланетянин.

И так еще сотню километров по заснеженному шоссе.
Только звёзды снежинок и галактики ихних облаков в рожу. Оникса со мной не было и объяснить, для чего они сюда - некому было.

Такие дела.

Впрочем, когда я во всём этом вихре в Мурманск ворвался - Максим не разочаровал.
Это сейчас он большим начальником на Земле-которую-нельзя-называть работает. А тогда он еще особо никем не работал.
Он меня в гости ждал, если вы понимаете, о чём я.

А тогда в гости ждать - погода самая что ни на есть подходящая была.
Снег с неба крупными хлопьями валил. Прям как жизнь в хороший год - что ни мгновение - то событие.
Так он мне по телефону и говорил:

- ты мчись по жизни, сквозь события. Как справа кого знакомого увидишь, чтобы остановиться - так и тормози. Тут местный горнолыжный курорт рядом.
А если не увидишь, с кем рядом остановиться - так, значит, и ни с хер-то важно было.

Я коммуникативные предписания выслушал и подумал, что с Гаутамой поговорил. В этой пурге всё, что угодно, разговором с Гаутамой на этой широте померещиться могло.
И стал ехать дальше.
Даже если без Оникса по телефону инструкции получил - однозначно Гаутама гораздо глубже в курсе, зачем ты сюда прибыл.
С тем и продолжил ехать.
Всё равно Джейка Ла Ботца слушал.
Его и сейчас никто не знает. Такие дела.

- Что пишут?
- Да... философское..
- Что философское?
- Эссе..
- А автор?
- Пулячел.
- Пулечело?
- Пулячел.
- Итальянец?
- Неее.. Наш! Русский!

Из недостающего. Всё равно уже нашёл, так что пусть будет.
http://ski.spb.ru/conf/index.php?showtopic...t&p=1480157
http://ski.spb.ru/conf/index.php?showtopic...t&p=1480800
http://ski.spb.ru/conf/index.php?showtopic...t&p=1480898

Снег под колёсами скрипел недовольно, я уж устал порядком тогда, но Мурманск всё равно неизбежно наступил.
Но наступил не как все города - табличкой, а как-то ненавязчиво, в сторонке.
Не сказать, что так часто бывает - едешь ты, едешь, а тут вдруг понял, что приехал. Но бывает же.
Кругом фонари, перед тобой дорога, с неба снег, а справа - курорт горнолыжный, оказывается.
И там тоже люди сверху падают, на белом фоне.
Не так высоко, как в том же Кукисвумчорре, с самого верху и до низу видать даже сквозь машину. Но тоже падают. И разряжены точно так же - как попугаи.
Но это совсем другое место было, ей-богу.
Вроде всё то же самое. И фонари, и снег, и люди. Может даже фрирайдеры, кто их знает.
Но ты о них ничего не знаешь, а откуда они падают - и подавно, хоть и видишь всё.

А на повороте туда, откуда они вверх поднимаются, чтоб упасть - Максим стоит.
Стоит, курит и никуда не смотрит.
Правильно, куда ему смотреть. Таких фар, что из темноты приезжают - пучок каждую затяжку. А как мои фары выглядят - он и не знает, я ж ему не говорил.

Так и встретились.
Он смотрел никуда, а я фарами светил. И думал, что вот он меня ждёт тут, я его вижу, а он меня - нет.
И я стою и думаю - а вот если я сейчас постою, развернусь и уеду - поймёт он, что я это был, или так еще постоит, посетует, что так и не приехал отдалённый знакомый из неизвестного города, и отправится домой.
И так и не узнает, что я приезжал, смотрел на него и уехал.

Но ехать назад мне всё равно некуда было, так что я к Максимке подъехал и остановился.

А он дверь открыл, залез, сел и спросил:
- есть хочешь?

Нет, ну вы представляете? Я ехал к нему со всеми своими шмотками в багажнике и жизнью в голове, не оставил нигде места, чтобы вернуться, по пути инопланетян боялся, а он, после двух лет невстречи, спрашивает, хочу ли я есть.

Соврать трудно в таком случае, потому что это, наверное, самый важный вопрос в это время. Раз Максим так решил. В конце концов это я к нему ехал, а не он ко мне, так что ему точно виднее было, что сейчас важно, а что - нет.

Так что я сказал, что хочу.
Такие дела.

может, вам сложить весь текст этот в кучу одну где нибудь?
А то много текстов сейчас всяких встречается.
И в электронном и в бумажном виде.
А то даже эти тексты со сцены читают.
Только вот мне , например, те тексты меньше нравятся, чем ваш.
Опубликуйте, правда.

Когда долго не видишься с человеком - надо сначала провести ритуал воссоединения. Не знаю, зачем вся эта чепуха, но никуда от этого не деться, как ни вертись.
Сначала надо спросить, как у тебя дела. Я жуть как не люблю этот вопрос, потому что никогда не знаешь, как на него отвечать. Должно быть всё понятно, если и правда хочешь рассказать, как у тебя дела. Но тогда надо начинать надо с самого начала. Нет, вы не подумайте, что мне прям вот лень взять и начать рассказ, например, так:
".. с этого момента я начал осознавать себя как личность. А потом пошёл в детский сад..", это даже если крупными мазками.
Я пару раз пробовал, но ни разу не получалось по порядку рассказать, ей-богу! Обычно говорят, что нет, это понятно, а сейчас-то как?
Потом сидишь и думаешь, какой же ты глупый и какой умный твой собеседник. Потому что тебе до сих пор всё не понятно, а он вот так сразу понял.
Ужасно не люблю чувствовать себя глупым, потому и не люблю этот вопрос.
Поэтому когда Максим спросил, как у меня дела, я открыл окно, закурил, почувствовав тающие на левой щеке и очках снежинки, и сказал:

- Ничего себе, метёт сегодня!
- Так мы же за полярным кругом, зима нынче!

И всё. Значит, Максим тоже не любил этот вопрос, просто притворялся, как положено. Ну, вы понимаете, о чём я.

Потом мы стали рассказывать друг другу, как мы проведём это вечер и эту ночь.
Вот это я больше всего люблю, потому что еще ничего не начал делать, а уже чувствуешь, как это здорово.
Например, сначала поставим машину, потом пойдём к знакомому наркоторговцу, попросим его продать нам немного марихуаны, потом пойдём в весёлый бар в толпу жизнерадостных людей, будем со всеми делиться косяками, потом петь песни, веселиться и говорить о возвышенных вещах с прекрасными девчонками, потом каждый из нас кому-то понравится и наступит любовь и счастье.
Так мы и говорили.

А пока говорили - я стал всё это представлять. Я всегда в голове представляю, как будет то или это происходить, чтобы радоваться и знать, чего ждать.
Ну, знаете, если вдруг на рыбалку позвали какие-нибудь хорошие люди, например, завтра утром. Тогда перед сном лежишь и думаешь, как же это здорово - забросить удочку, чтобы поплавок между кувшинок аккуратно встал. А кругом тишина, туман над водой стелется, но не жуткий, косматый, а лёгкий такой, почти незаметный. И солнце уже встаёт. а ты ждёшь. И радостно тебе, и щекотно даже.
А потом солнце высоко поднимается и тогда уже не так. А сначала радостно и улыбаешься.

Вот так пока мы и ехали. Еду я, Максима слушаю. А потом мы подъехали к какому-то дому кирпичному, старому, но не очень. Уйма таких домов в Мурманске, он почти весь такой - то ли серый, то ли коричневый.
Максим говорит:
- Здесь ставь, ничего с ней не случится.
Как будто я беспокоился, что с машиной что-то случиться может. Она же стоять будет, что с ней может случиться. Она пока не робот. Если не притворяется, конечно, но так далеко я думать не стал. Просто поставил и мы пошли в железную дверь.
Тоже без домофона, но почему-то закрытую. Видимо, не все двери без домофона открытые стоят. Я так тогда и подумал.

В общем, позвонил Максим и мы стали ждать. Так часто бывает - стоишь и ждешь, позвонив. И никогда не знаешь, что будет ответом. То ли так и простоишь, не дождавшись ничего. Некоторые потом еще раз звонят, но я никогда не мог взять в толк, зачем они так делают. Ведь если ты позвонил, а там никого нет - то никто не слышал и ждать здесь больше нечего. А если позвонил, а там кто-то есть, но не захотел открывать - то он и второй раз не откроет. Только будет сидеть и злиться, что за дурак там звонит, понятно же, что или никого нет, или не хотят открывать. Я всегда думаю, что второй раз звонить не надо. Или нет никого, или разозлишь.
А Максим позвонил.

И то ли договор у них такой был, то ли и правда не успели открыть, пока бежали из дальней комнаты, но дверь открылась.

И тут как началось..
Сначала из двери вылетели свет и клубы пара, как из дьявольской парилки. Потом музыка, кто-то на клавесине играл и завывал. Или что-то вроде этого.
А потом появилось лицо.

Угрюмое такое лицо, с низким лбом над нависшими бровями, широким носом, как будто сломаным в нескольких местах, плоскими ушами и почти без шеи. Прямо из тумбы лицо росло, ну или похоже на тумбу было то, откуда оно росло.

И говорит.
- Вам что, непонятно?

Мне так понятно всё было, но Маким ответил:
- Мы к физруку, передай, пассажир с правильным гостем пришёл.

И дверь закрылась. И тишина опять.
Я постоял секунду и говорю:
- Ну что, поехали?

Очень мне неохота было ждать, когда дверь опять откроется, после того как лицо какому-то физруку про пассажира передаст. Потому что я сначала не понял, кто пассажир, а кто гость. Мало ли, как тут в Мурманске заведено, я тут последний раз четыре года назад был.

- Да ну ты что, куда поехали? Всё только начинается!
Так Максим сказал. И тут дверь опять открылась.

Но там уже не лицо было, а вполне приличный человек открыл, в очках. Выглядел как адвокат, только в затянувшемся отпуске. Лицо умное, даже красивое, а сам небритый, даже хуже чем я.
А под мышкой у него дама, к нему прислонилась, с виду - настоящая леди, в блестящих туфлях и купальнике. А сверху - нет.
И говорит:

- Максиииим, дружище! Заходиии! И этого гостя я знаю, ни фига себе! Оба заходите!
И в сторону куда-то добавляет - Мишша, гостя на дачу паковать не надо, наш.

И мы зашли. Такие дела.

Внутри было жуть как тепло, после заполярного-то мороза. И очки сразу запотели. Так часто бывает, когда в магазин с улицы забегаешь - раз, и не видно ничего сквозь очки.
И начинается настоящий дуализм, как мудрецы всякие говорят. Я не из них, но читал.
Очки вроде как для того, чтобы лучше видеть придумали. Но когда запотевают - получается такая ерунда, что сквозь них ты совсем ничего не видишь, а вот снаружи них - как раз отлично.
И с этим ничего не сделать, даже если протереть - всё равно запотеют. Физика, если вы понимаете, о чём я.
В общем, чтобы что-то видеть - их снять надо. В этом их дуализм и состоит.
По правде, в жизни почти всегда так. Какая-то штука, которой или ты обзавёлся, или её тебе притащили в жизнь, чтобы тебе жилось проще - она вроде как и нужная, вроде какого-нибудь директора по финансовой безопасности, или, к примеру, презерватива. А на самом деле, чтобы лучше видеть - её снять надо и выбросить. Но только тогда вроде как ты все риски берёшь на себя, если по-мудрецкому выражаться. Хотя если ты в своей чертовой жизни сам себе чёртов директор - зачем тебе эта штука, если разобраться?

Так я и снял очки. И даже не просто лучше видеть стал конкретно там, а вообще у меня лучше зрение стало. То, что я хотел видеть - отлично стало видно, а чего не хотел - оно и раньше мне не сильно нужно было. Кругом веселились и что-то пили незнакомые жизнерадостные люди, лекций про лавины, правда, никто не читал, но тоже было похоже на пиратский хэллоуин.

И физрук говорит:
- Есть музыка, кокаин, женщины и зенитное орудие. Располагайтесь, Рождество сегодня!

Я думал, что для Рождества зенитное орудие вроде как не особо нужно, но это там, где я раньше Рождество видел, так заведено. Так близко к планетской макушке я Рождество раньше не праздновал, особенно на второй день. Так что сказал:

- Музыку! И еще кокаин, если можно.

В конце концов, должен же я узнать, как он выглядит, я много кино видел про него. Даже в детстве.

Музыка была отличная, так что даже и не помню, все заказы принесли, или только музыку. Со мной всегда так - только самое интересное начинается, как свет гаснет и раздаётся голос какой-нибудь, навроде как в этот раз:

- Крабов возьмём?
Это Максим сказал, а я за рулём был опять.
- Крабов? А как же физрук, музыка, секретный клуб?

Максим помолчал немного и сказал:
- Завтра зайдём.

Так я и не понял, был физрук, или я всё это только понарошку прожил. Хотя, если подумать, какая разница - понарошку, или взаправду, если помнишь по-настоящему, чувствуешь по-настоящему, а после фейерверка всё равно не вспомнишь, понарошку, или нет. А если с хорошими друзьями было - то и не расскажут, даже фоток не покажут.
Хорошие друзья всегда знают, что всё должно оставаться в Вегасе. Это город такой, и поговорка про него одного моего мудрого знакомого.

Так что мы за крабами поехали, а к знакомому наркодилеру нам всё равно незачем ехать было.

Такие дела.

Врочем, крабов уже не продавали.
А, быть может, ещё. В этом случае мне вот никогда не понятно, крабов уже не продают, или ещё, сколько я над этой загадкой ни бился. В отличие от, например, виски. С виски как раз всё понятно.
Если виски внезапно кончился и бежишь его ещё купить, обычно шумной толпой, радуясь сами и радуя песней редких прохожих, а утыкаешься в двери закрытого магазина или суровый лик продавщицы, говорящей, что всё, никак не продать - то его уже не продают. Вот ещё недавно продавали, а сейчас - уже нет.
Это, как ни крути, печально, но есть определённость - уже не продаётся.
Или если утром проснулся. Не особо весёлый, понятное дело, потому что праздник вчера закончился, а сегодня - вот. Нету больше праздника. А ты протестуешь всем своим существом, аж ноги не разгибаются.
И тогда, бывает, думаешь - а не пойти ли купить виски?

Праздник уже не вернёшь, ясное дело. Но воспоминания о нём вполне можно воскресить, почему бы и нет. Особенно если больше никаких дел нет. Тогда идёшь в магазин, без шумной толпы, даже где-то наоборот - крадучись. Потому что остальные люди на работу идут, недовольные обычно, и ты их стараешься не раздражать, потому что не хотят они ничего знать про твои отношения с праздником. Приходишь в магазин, а там каменный гость, или гостья, за прилавком стоит с мраморным, хотя, скорее, бетонным лицом. Зернистым таким. И сообщает тебе:

- Не продаётся ещё. Ждите.
И смотрит так, с презренцой. Пока ты под землю хочешь провалиться, потому что позади тебя очередь, а ты заложник своих взаимоотношений со временем.

И тут тоже всё определённо - есть понимание, что ещё не продаётся, и даже ясная картина, насколько простирается в будущее это самое ещё.

А то, что с презренцой - тоже понятно. Продавщицы за прилавком тоже с утра часто помнят праздник, но у них сегодня дела за кассой, так что с воскрешением сложно. Они это понимают, ты это понимаешь, но ты знаешь, сколько ещё осталось, а они - нет. Потому и с презренцой.

Но это виски. С крабами всегда не так, с ними намного сложнее. Потому что ты никогда точно не знаешь, продавались ли они, пока ты опаздывал, будут ли они продаваться, когда ты подождёшь и появишься вовремя, а то и вообще - туда ли ты приехал. Это не только крабов касается, ясное дело, а вообще многих вещей в жизни.
Поэтому если есть выбор - крабы, или виски, я предпочитаю виски. А если будут крабы - тогда и вовсе хорошо.

Максим тоже так думал, так что мы стали предпочитать виски, тем более что к оленине и сигу он всё равно всегда знал короткую дорогу.

И зашли к нему в гости.

Когда к человеку в гости заходишь, особенно если он тебя не особо ждал и не готовился - то вроде как в его мир врываешься, а он тебя пускает. Я так всегда думал.

Не в тот, в который приглашают, если день рождения какой, или еще хуже - свадьба. Тогда понятное дело, дома полируют всё, что можно, смешные и красивые картинки повсюду вешают и даже посуду моют. Это обычно мои друзья так делают, с которыми я вожусь.

С которыми не особо вожусь - среди них совсем всякое случается. Кто-то даже готовит что-то особенное, что на самом деле он никогда не ест. Так бывает.

Тоже загадка, если разобраться. Ты же если к себе в гости кого-то зовёшь - его ж к себе зовёшь, а не к какому-то другому человеку. Ну, вы понимаете, о чём я. А они начинают готовиться, чтобы веселиться и что-то пить в обстановке, которая даже и им незнакома. Сами веселятся и смотрят так, одним глазом - а нравится гостям?

А гости тоже в толк не могут взять, нравится им это, или нет, потому что они вроде как в гости к одному человеку шли, а тут совсем другая история. И непонятно, притворяются тут так, как хотят казаться, притворяются тут так, как могут, или притворяются так, как на самом деле не могут, но изо всех сил притворяются, что могут.

Но Максим меня не ждал, поэтому всё было взаправду. Он достал из морозилки сига, мясо и водку, не притворившись ни на минуту.

Тут уже моя очередь была не притворяться, что я к нему собирался, поэтому мы немного посидели за столом, как это водится, поговорили о всякой ерунде, вроде того, как дети себя ведут.

Жуть как не люблю о детях говорить и о том, как они себя ведут. Как будто это что-то изменить может, можно подумать. Ведут - и ведут, они же сами по себе, а вы за столом - сами по себе.
Но это еще хорошо, когда просто поговорят.
Я, когда маленький был, знал таких предков, которые иногда сидели за столом, веселились и что-то пили, а потом детей звали поговорить и о чём-то их спрашивали, навроде того, умеют ли они на руках ходить или Есенина вслух читать.
Ужас какие предки, я всегда думал.

Я вроде как дети был, а уже тогда понимал, что тем людям, что в гости пришли, до лампочки, кто что умеет. Они веселиться пришли, а не смотреть на выставку талантов. Тем более что таланты обычно в ответ на это козлить начинали.

Поэтому мы с Максимом посидели немного и пошли на улицу, курить.
Я багажник открыл, закурили, стоим, смотрим на небо, а оно всё ближе и ближе. Всегда так.

Когда стоишь, уже накурившись, ночью за полярным кругом - то, если голову поднимешь - сразу видно, что космос здесь гораздо ближе, особенно зимой.
Это потому что воздух здесь плотнее и его меньше из-за этого до космоса. И он меньше на звёзды смотреть мешает.

Так мы и стояли. Занавески к этому времени уже задёрнули, так что ничего не мешало.

И тут я слышу, как Максим думает:
- Интересно, живёт там ещё кто-нибудь?

И тогда я ему в ответ подумал:
- Конечно живёт, как же нет? Там же чёртова уйма миров, не висят же они пустые. Так долго.

И Максим отвечает:
- А почему тогда они к нам не прилетают в гости, с собой не зовут?

- Так понятно же, почему. Ты вот когда в лесу, например, муравейник найдёшь, почему с муравьями не разговариваешь? Правильно, потому что муравьёв много и непонятно, с кем разговаривать. А вот если б ты стоял у муравейника, рукой помахал, мол, поговорить хочу. А тебе навстречу на вершину муравья вышел бы такой старый седой муравей в очках. И сказал бы.
- Привет, человек! Я с тобой говорю от лица всего нашего муравейника! О чём ты хочешь поговорить?
Тогда бы ты с ним точно уж разговаривал бы, наверняка?

- Я сам точно не знаю, но, говорят, что когда у нас в соседней конторе об одном чуваке узнали, что он вроде как мудак. Ну, так говорили. Ему уволиться пришлось. И вообще вроде уехал из города потом, сильно ему доставалось за это.

- Ну вот же. А за него этот муравей, значит, говорить не стал бы. И тогда непонятно, с хорошим ты муравьём говорил, или с тем, кто других муравьёв не любит, а сам - нехороший. Просто сильный. Потому и не разовариваешь.

- И не прилетают тоже.

Так мы и смотрели в космос. Потом опять закурили и вспомнили, что сиг на столе остался. А я ещё - что завтра надо обратно в Оффск попасть, кататься ж приехал. А то мало ли, опять физрук покажется.

Такие дела.

Иногда, бывает, проснёшься среди ночи и вспомнишь что-нибудь совсем не относящееся к настоящему. Времени, понятное дело. Вроде как об ответе финских экологов претензиям мирового сообщества о нарушении путей миграции белок-летяг в результате строительства скоростной магистрали.
Скорее всего, это просто так вспоминается, без смысла. Но я всегда думал, что это так способ передачи мыслей работает, не то из космоса, не то из чьего-то сознания, очень озабоченного твоим нынешним положением.

Так и в этот раз случилось. Проснулся я нехотя, ясное дело. И даже вопреки, если задуматься. Но в голове у меня крутилась статья, прочитанная где-то и когда-то. Я даже не вспомню, что за мораль в этой статье была, но рассказывалось там о нежелательности одновременного применения каннабиоидов и кокаина. Скорее всего, её Пабло Эскобар писал. Был такой знаменитый плантатор раньше, в Колумбии жил. Он сначала памятники на кладбищах воровал вроде, а потом людей стал, ешё живых. А наворованное раздавал бедным, ну и пошло-поехало. Вроде Робин Гуда, в общем, но не особо Гуда. Потом понятное дело, остепенился, фермерством занялся, да так плантатором и стал. Но бедных не прекратил поддерживать, поэтому бедные его и любили.
А богатые - наверное не очень, иначе непонятно, почему его полицейские застрелили. Так что, скорее всего, не любили.

Так вот в этой статье писали, что если ты кокаин употребил - то каннабиоиды употреблять уже не надо, а то взаимоисключающие штуки случатся. Вроде того, что тебе во время сна прыгать хочется. Или ещё чем заниматься, весёлым, но в похоронном темпе. Мало приятного, в общем, если вы понимаете, о чём я. А Эскобар её писал, я думаю, потому что там было сначала про кокаин написано, а потом про марихуану, а не наоборот. А он этим самым кокаином очень уж успешно промышлял, если не врут.

Не знаю, откуда ко мне это послание пришло, право слово. Прыгать мне не хотелось, а спать я уже не спал. Но думать - думал.
А думал я о том, что Максим напротив меня сидит и так пронзительно смотрит, как будто что-то за мной видит. А я на него смотрю и чувствую, как его взгляд у меня между рёбер проходит и в спинку кровати упирается. Потому что я, на самом деле, на кровати лежу, а он - на стуле сидит. Далеко вроде, а видит насквозь. А я про статью думаю.

Я его так и спросил:
- Ты тоже статью читал?

А он смотрит так внимательно, молчит. И отвечает:
- Утром надо за крабами заехать, а то забудешь.

И тут я вспомнил, что завтра надо всё-таки в Оффск вернуться, чтобы два раза за крабами не ездить.

И говорю ему:
- Мне надо завтра в Олененорске знакомую забрать, обещал до Апатитов отвезти. Договорились.

Сам говорю, а сам и не соображаю, какую знакомую, зачем её в Апатиты из Оленегорска везти. А главное - почему я?

Часто так бывает - когда запомнишь что-то, или придумаешь, а потом долго с этим живёшь. И в конце концов так и не можешь в толк взять - то ли это и правда запомнил, то ли придумал.
Но разницы, наверное, нет, раз её не видно.

Так что когда Максим сказал, что тогда надо спать скорее, чтобы засветло успеть - я ему поверил, на бок повернулся, чтобы он меня с другой стороны насквозь видел, и заснул.

Такие дела.

Если вы, найдя статью, догадались, как прекрасно сочетаются каннабиоиды и кокаин - то, наверное, не стоит объяснять, как лучезарно было утро.

А если не находили - то и незачем.

Максиму в Оленегорск не надо было, так что он не стал себя испытывать и сразу обратился к гомеопатии. Мы после иллюзии подпольного клуба не забыли об этом позаботиться.
А я - совсем другое дело.
Когда не знаешь, зачем это всё - этот серый свет за окном, эти штаны из грубой ткани, эти такие далёкие носки, которые надо надеть, эти дежурные вопросы ничего не подозревающих жителей гостеприимного дома, вроде как "какую овсянку предпочитаете на завтрак", или вроде того, на которые надо ответить - на помощь приходит осознание Цели.

Оленегорск и гипотетическая попутчица.

Я подумал, что так и должно быть. Что и не поднимался ещё с койки в клинике, в которую меня сердобольные волонтёры из-под моста затащили, что как был я Джеком Ла Ботцем - так и остался. Просто всё гораздо хуже, чем мне показалось во время первого пробуждения. Плохи мои дела, в общем.
Но надо вставать и идти, вопреки. На встречу мечте. Так во всех фильмах показывают, если вы понимаете, о чём я.

Мечтать, понятное дело, я не мечтал уже ни о чём, просто знал, что так надо.
И поэтому встал и пошёл в ванную.

Бывает, проснёшься ещё пьяный, а надо куда-то. И тогда встаёшь под душ и начинаешь себе воображать, что если менять горячую воду на холодную, а потом наоборот - то сразу легче становится. Особенно если прямо на башку её лить. И так льёшь воду и льёшь, то холодную, то горячую. И забываешь, что что-то не так, за дверью даже начинают интересоваться, всё ли у тебя в порядке. А ты не обращаешь внимания, потому что начинает казаться, что возрождаешься сразу, навроде той птицы, что то сгорает, то опять прекрасно всё у ней. Я про неё читал когда-то, но когда и где - уже, скорее всего, никогда и не вспомню. Такие дела.
Греки Фениксом её звали, но придумали, понятное дело. Они вообще много чего придумывали, даже нас, скорее всего, просто мы об этом не знаем ещё.

Вот и я так сделал. Правда, когда воду выключил - всё равно про статью вспомнил, что нехорошо сочетать. Но уже не так остро она вспоминалась, скорее, с сожалением.

Так что когда я к Максиму вернулся на кухню - он, гомеопатией воскресившись, уже вполне жизнерадостно спросил меня:

- Ну что, завтракаем, а потом за крабами?
- Крабы надо, пожалуй... Я был настроен философски, но лаконичен. Феникс сгорел, но перьями ещё не оброс, если вы понимаете, о чём я.

...Молча сидели.

День за окном был серый, а внутренний диалог у меня в голове настойчиво склонялся к Оленегорску.
Так всегда бывает - вроде и не гонит никто, вроде и призрак Физрука в ночи мерещится, и его секретарша в купальнике, а внутренний голос говорит, что надо раствориться засветло.

Так что я Максиму говорю:

- Ну что, за крабами пойдём?
- Пора, конечно.

И мы вышли в светло-серый туман, повисший над Кольским заливом...

Максим, понятное дело, знал, куда мы идём, так что сразу провёл меня через хитросплетение беспорядчных кварталов к перекрёстку, на котором стоял неоново озарённый ларёк.

- Почём краб нынче? Он был прямолинеен, как железнодорожный мост.
- Хороший - по три, для туристов - по четыре. Плохой предлагать не буду, вам какой?
Мне польстило доверие, с которым нам сообщили цену для туристов, но мой проводник был невозмутим и хладнокровен.

- Две двести!!! Какое обдиралово, за эти тощие щупальца!!!

Я видел одинаковые замороженные брикеты и чувствовал пульсирующую боль в висках. Щупалец там не было.

- Осьминогов не держим, вам показалось, а эти - по две с половиной.

- Два за четыре с половиной - можем и взять! Завернёте? Максим был непреклонен.

- Отчего ж хорошему человеку не завернуть? Вам в термопакет?

Я с тоской вспоминал, зачем мне крабы..

...Когда до расставания с хорошим человеком остаются считанные минуты - начинаешь сильно тосковать по прожитым с ним часам. Потому что ещё немного - и ваши с ним реальности разорвутся навсегда, до будущей встречи, и ничего с этим не поделать.
Следующая встреча будет в совсем другой реальности, а эта закончится раз и навсегда.

Так что мы с Максимом дошли до следующего ларька, с отдельным входом.
С серого неба на серый тротуар падал серый бесформенный снег, в сером пакете лежал серый холодный краб в брикетах, а жизнерадостная продавщица продала нам три зелёных бутылки пива.

Я тоже одну взял, чтобы потом, после Оленегорска, в себя поместить. Потому что эта реальность закончится сейчас, и больше не вернётся, а в другой - я смогу её вернуть ненадолго. Потому что эта зелёная бутылка - она же отсюда, особенно если тёплая. Ну, вы понимаете, о чём я.

Так и разъехались. Максим с пивом - домой, в Мурманск и к Физруку. А я - в машину, с крабами и частичкой прошлого.

И поехал обратно.

Стемнело уже изрядно, ехать мне было особо некуда, потому что из гостиницы я уехал, а нового жилья не искал.
Навстречу неслась снежинковая Вселенная, голова прошла, вечер ещё нет, так что я достал телефон, набрал Оникс, послушал долгие гудки и, когда они прекратились и раздалось
- "Привееет! Ты уехал?"
Спросил
- "У вас же освободилась комната?"

Ещё сто километров ехать было.

Поехал - это легко сказать, понятное дело. В голове иллюзия подпольного клуба, купальника без верха, кокаина и канабиса, запах серого краба, стук молоточков и страх встречных салатовых жилетов.
Не то, чтобы мне было страшно с ними встречаться - ну что они мне сделают, права иллюзорные заберут, или коробку жестяную с двигателем в острог угонят? Та ещё печаль, ясное дело.

Но вот разговаривать с ними, когда они говорят, что виновен, мол, в свершении, а ты думаешь - с фига ли я виновен, я сам не рад, что так вот крадусь. Не хотелось, в общем, ни с кем разговаривать. Хотелось ехать себе и ехать, в иллюзорный Оленегорск за придуманной попутчицей. Чтобы попасть в эфемерный Оффск, тем более что там у Оникс целая квартира пустая.
Я и ехал, если вы понимаете, о чём я.

Сто километров ехал, Ей-Богу! А потом уставать начал. Так всегда бывает, когда сутки слоняешься неизвестно где и неизвестно когда, собираешься в пучок, а потом вырвался - и ниточка пучка разорвалась.
Ехал, ехал, мимо Оленегорска вместе с его попутчицей просвистел, потом мимо того места, где инопланетяне и мужик были, а потом слева Мончегорск показался. И снег стал как кисель - прёт и прёт навстречу. Галактика за галактикой, и всё - прямо в сознание. Никаких сил не стало ехать, в общем, хоть до Оффска и недалеко уже было.

Тогда я на стоянку свернул. Стоянок там немного было, да и не уверен я, что это стоянки были. Просто слева от встречной полосы площадка какая-то была. Туда я и свернул.
А она снегом свежим засыпана. Я сначала остановился на ней и думаю:
- Вот здесь посплю, потом дальше поеду.
И дальше думаю:
- А я вот из Мурманска сюда свернул, следы видно. И лицом в Кировск стою. А стоянка как будто я из Кировска ехал, наоборот. А следы видно. Кто-нибудь приедет, подумает, что я какой-нибудь пьянчуга, сам не знаю, куда еду. И копов вызовет. Копы приедут, скажут мне в громкую связь, ну, как они во всех фильмах делают, мол "Выйдите из машины, положите руки на капот, не двигайтесь!!!". И красно-синими мигалками мигать будут.
Я выйду, встану, как они просят, под ладонями на капоте будет снег таять, сверху будут снежинки падать и таять, один коп подойдёт ко мне, будет держать на прицеле, с пистолетом в двух руках, и дрожащим голосом кричать:
- "Не делай глупостей, парень! Это полиция Мончегорска, тринадцатый участок, сержант Нумминен!"
А второй в это время, держа пистолет в правой руке, направленный мне в затылок, будет левой нервно шарить по моим карманам и говорить громко:
- "Где твои документы, парень? Куда направляешься?"
А я буду стоять и думать, откуда,нахрен, в Мончегорске тринадцать участков.

И нашарит в заднем кармане права. Карточки страхования у меня там нет, только права. И в багажнике крабы, или ещё чего похлеще. И на правах написано, что я Джейк Ла Ботц, а рядом стратегический аэродром.

И я тогда на сияющий в мертвенно-зеленоватом свете аэродром посмотрю, сквозь галактики снежинок, пойму, что деваться мне некуда, что всё.
И тогда резко распрямлюсь, сделаю вид, что за десерт иглом за пазуху лезу, и лицом к копам повернусь, а они будут кричать
- "Не твори глупостей, парень, руки на капот!!!"
А у самих пот по лбу течёт и со снегом тающим смешивается. И лица бледные.

И тогда замедленная съёмка, я резко руку из-под мышки выдёргиваю, они стреляют, я вздрагиваю от попаданий и падаю, меееедленно. И снежинки падают, в мертвенном зеленовато-бледном свете стратегического аэродрома мне на лицо, я до снега долетаю, там волосы на свежий снег падают, потом я затылком бьюсь и улыбаюсь, а перед глазами пески Аризоны и пыльная дорога, по которой школьный автобус едет...

Я ещё немного подумал и развернулся так, как будто в Мурманск из Кировска ехал. А что за следы навстречу - понятия не имею. Какой-то подозрительный тип ехал, но уже исчез.
А я печку на минимум поставил, кресло откинул и стал спать хотеть, глядя, как снег на стекле тает.

Так всегда бывает - когда искал покой, искал, и обрёл, наконец. А всё равно что-то не то.
Так и я тогда спал. Вроде и тепло в машине, и лежать удобно. И спать хочется - спасу нет. А счастья не приносит это. И не спишь - и спишь, всё сразу. Болезненный мозг генерирует всё подряд, то Джейк Ла Ботц из трущоб, то Булетман, то просто поехавший обыватель из машины оглядывается, какого хера он тут, посреди снежной пустыни, забыл, с видом на Мончегорск и облезлые сопки в снежной ночи.
Обывателем сразу не хочется быть, если вы понимаете, о чём я.

И тогда мысли в голову натужно лезут.

Так я и лежал. Сколько мог лежал, потом стал на часы поглядывать. У меня уже девять вечера было, а у машины - ещё восемь. Она-то могла думать, что вот-вот рассветёт, что через полчаса лето настанет, например. Машины - они же глупые, им хоть трава не расти, а должен выполняться алгоритм, который в них всякими умными людьми заложен.
А я, хоть и не был умным никогда, всё равно понимал, что не будет солнца через полчаса. И через час не будет. Наперёд знал, я уже раньше рассказывал, почему.
И нет ни Солнца, ни лета, ни времени никакого. Только снег и мертвенный зеленовато-бледный свет.

И тут мне сразу в Кировск захотелось. Не так далеко тут и ехать было, а там точно тепло должно быть. И копы сначала в дверь позвонят, а не будут орать в громкоговоритель, почём зря.
Так что я решил дальше ехать.
Но сначала посмотреть, как там дела снаружи, решил. Потому что может, мои часы теперь тоже врут - я же внутри машины, в которой восемь вечера. И снаружи тоже восемь, пока я не выйду.
Так что я вышел.

Снаружи то же самое было - наверное, когда выходишь - твоё время с тобой остаётся, а которое в машине - оно там, внутри. И никакого противоречия сразу.
И следы замело, не видно ни черта, откуда я приехал. Если в машину обратно залезть - то, наверное, видно было бы, потому что оттуда ещё час заметать было бы. А снаружи - нет.

Залез я обратно, в общем, на следы не стал смотреть, на всякий случай, и поехал дальше в Оффск.

...Когда приезжаешь в гости, вроде как в первый раз, а вроде как и обратно - всегда очень странное чувство.
С одной стороны - тебя ждут давно знакомые, да и договорились. С другой - ты вроде как в первый раз порог на этот раз уже их дома пересекаешь, хоть ты сюда их и привёз.

Так что я стоял у железной двери под падающим снегом и думал, как лучше сделать - позвонить в домофон и сказать:
- Алло! Это Оникс? Это Андрей, мы с тобой сюда приехали!
Или позвонить по телефону и сказать:
- Привет! Я тебе звонил три часа назад, сейчас у входа в подъезд стою, как мне войти?

Оба варианта были приемлемыми, но выбрать было трудно.
Слева светились холодные фонари освещения трассы твентифайва, внизу правее них угадывался тёплый свет бара.
Пятница заканчивалась, а мне нужно было выбирать.

Так я и стоял, раздумывая, даже подумал, что, может, никуда и не звонил я, может это всё вовсе не со мной происходит, а всё это в воображении Оникс творится, которая лежит у себя дома, где-то на Комендани, страдает, что в Кировск не смогла поехать на эти выходные, а теперь заснула. И поэтому у меня пауза образовалась, а вся эта канитель с ночной ездой, с Максимом, с Физруком, Оленегорском, ниткой шапки и остальным - была частью сценария. И сейчас у Оникс телефон зазвонит, ей скажут срочно на работу приехать - и я тут же растворюсь, дополнив своей сущностью реальность посёлка 25 километр.

И завтра утром в морозном воздухе будут висеть прозрачные кристаллики моих мыслей, а проходящему мимо мужику в тулупе покажется, что изморозь. Он рукой махнёт, вытерев снежную пыль с усов, а я пропаду навсегда.

И тут сзади раздался голос:
- фига ты быстро приехал, а я в магазин ходила, так и знала, что ты тут звонишь. Я телефон дома оставила.

Это, значит, Оникс пришла.

А я вспомнил, что дверь в подъезд просто так открывалась.

Такие дела.

Естественно, мы внутрь вошли. Если кто помнит, как в первый раз у этого подъезда оказались - он ни за что не забудет, что никакого домофона там не было.
Просто я после всего этого Приключения там стоял и тупил.

Так что когда мы зашли - я сразу засмеялся. Потому что картину со стороны наблюдателя себе представил:
Собрался, допустим, менеджер по продажам в Самое Великое Путешествие.
И в Кировск рванул.

Тут в его Вселенной наступила перегрузка, так что он отключился.
И, пока он в бессознательном состоянии до Назии ехал, его место занял Снусмумрик.

И давай жечь и жарить, по следам хатифнаттов. Где-то в этот момент как раз Оникс подключилась.

Как в Оффск приехали - Снусмумрик дальше отчалил, потому что кроме как путешествовать, ему нахрен больше ничего не надо. И тут уже кроме как Булетману, места никому больше не осталось, раз уж остальные сдались и не в теме, зачем вся эта история случилась.

Вы не подумайте, что взаправду это. Я просто читал про такие штуки во всяких разных журналах, вот и придумал, пока Оникс мне говорила, что я уже пришёл.

Так мы внутри и оказались.

Я сначала думал, что если с девчонкой живёшь в одной квартире - то там сразу вся эта история.
Ну там, ужин готовый на плите шкворчит, в духовке пироги, а тебя спрашивают, какого оленя ты в этот раз принёс. Если вы понимаете, о чём я.

Но, понятное дело, в этот раз всё не так было.

Оникс почему-то сразу поняла, что копы меня не убили, что Джейк Ла Ботц в своей коробке из-под холодильника как спал под мостом в Нью-Йорке - так и спит.

Так что она мне сказала:
- "Вот это твоя комната."

У девчонок всегда так. Ты невесть что себе придумал, даже если не задумывался об этом, а они всегда порядок любят.

Я на комнату посмотрел и сразу понял, что моя. Там три кровати было.

Я первую выбрал, рюкзак в комнату бросил и зубную щётку искать в нём стал.
Потому что поздно уже было, люди, одетые, как попугаи, там уже не ходили, а я ещё у Мончегорска спать хотел.

А за окном снег всё шёл и шёл.

Утром всё должно было быть им покрытым. У этих людей это павдердэем называлось, я читал.

Такие дела.